Проснуться рядом с таким нужным и родным человеком – маленькая радость, часто более ценная, чем сама ночь. И все равно, открыв глаза раньше Даниила, Амо не смог вытерпеть тишины в квартире. Он осторожно выскользнул из его рук, и направился в ванную. Из окна в коридоре видна была пустая улочка, мощенная камнем, и угрюмая алея с коваными скамьями и ровными стволами высоких кленов. Нестерпимо захотелось пройтись. Ранним утром этот старый город всегда был тихим. Тут никто никуда не спешил. Древний центр его был отмечен крестами часовен, храмов, шпилями башен. Тут не было банков и ночных клубов, поэтому сонная тишина подолгу не оставляла этих улиц. Ему нравилось жить в этом городе. Амо пересек рыночную площадь легким, почти ни слышным шагом, свернул в переулок за зеленым боком низкого строения, привычно скользнув взглядом вверх - к задумавшемуся богу, присевшему на купол часовни Боимов. Переулок, описывая полукруг, подводил к высоким деревянным дверям храма. Изнутри легкое движение воздуха принесло запах горячего воска и ладана. Амо переступил порог и в нерешительности сделал всего пару шагов. Всполохи света вокруг казал ись живыми - в нишах в одном ритме трепетали десятки маленьких свеч – каждая со своим желанием и своей болью, обращенной к святым на холстах. Движение свечей наполняло пустой зал, и казалось, что они колеблю тся от дыхания множества людей, поставивших их и которых не могло быть видно. Пойдя вдоль ряда скамеек, Амо тяжело опустился на колени перед алтарем. Подняв голову, он встретился взглядом с богом. Образ Иисуса, вырезанный из дерева, был необычно прекрасен. Его лицо, обращенное к небу, напряженные руки, развернутые плечи. Казалось это и в самом деле живое существо, которое вот - вот вернет себе подвижность. И это не он замер в своем стремлении защитить людей, пока мир сходит с ума, а замер мир, в ожидании, когда эта фигура обретет жизнь и такую чистую силу. Амо очень редко заходил в храм. Вопрос веры всегда оставался для него нерешенным. Но он и не мог не чувствовать того, что делали с камнем и деревом эмоции и мысли приходящих сюда людей. И того, что сделал и почувствовал мастер, вырезавший этот алтарь. Он тоже должен был обладать даром. Вот только его Бог был ему знаком. На сцепленные руки упала слеза. Амо все не сводил взгляда с фигуры на кресте, пока что то легко не коснулось его плеча. Это была ладонь священника. Он без улыбки, но с теплом смотрел на парня, который в такой ранний час и с такой тоской и страстью, в мольбе смотрел на Спасителя. Святой отец неожиданно ясно почувствовал, что стоит заговорить с этим человеком. Не раз словно что то свыше подталкивало его к людям, и каждому в последствии эта встреча приносила покой и освобождение. Отец искренне верил, что этот дар ему от Бога, но предпочитал молчать о нем.
- Что так мучит тебя, сын? – голос у него оказался низким, очень тихим, но под сводами храма и шепот был бы слышен. Танцор все еще испытывал это необыкновенное состояние открытости, искренности, охватывавшее его в храме. Поэтому ответ даже самому Амо показался неожиданным. Он не удивился. Зачем? Неужели это то самое, что мучило его все это время?
- Мне задали вопрос, отче, у кого я прошу сил, когда отдаю свой дар людям. И я не нашелся с ответом. Если я молился не богу, то теперь я наказан. Наверное, так.
- А каков же твой дар? – отец с некоторым трудом присел на край скамьи рядом с Амо.
- Я танцор… - парень решил, что стоять на коленях более неуместно и переместился на скамью, - Вижу, что в ваших глазах, это не достойное занятие.
- У каждого – свой дар. Что с того, что вот я, например, помню все писание наизусть и искренне люблю людей, приходящих в храм? А твоя душа требует танца… что с того? – отец с интересом рассматривал собеседника.
- Представьте только - у человека есть настоящий дар и своими действиями он в силах влиять на людей…! Только представьте.… И если такой человек начинает сомневаться, нужен ли такой дар людям, и от кого этот дар…! Видите, у меня так много вопросов, что я не могу зажать ни одного, - чуть усмехнулся парень. Отче отметил чувства и эмоции мальчика и яркие, сейчас почти горящие глаза. Он долго не решался задать следующий вопрос. Юноша, как показалось отцу, был слишком впечатлен каким-то недавним событием.
- Что ты чувствуешь, когда танцуешь?
- Сложно сказать… - признался Амо.
- Тогда покажи мне.
- Нет… нельзя, я не могу, - поспешно заговорил танцор, опуская взгляд.
- Тогда я не знаю, как тебе ответить словами, - отче повернулся лицом к алькову, обратив внимание на входивших в этот момент под купол хористов, - Что должен чувствовать человек, который молится? Это в душе. Кроме того, сын мой, молиться умеет далеко не каждый, кто держит руки, сложенные святым столбом.
Хористы выстроились и маленький священник в черной рясе взмахнул рукой. Мальчишеские звонкие голоса наполнили пространство, взлетели к сводам, оттолкнулись и обрушились вниз. Амо почувствовал, как по рукам и груди ударила упругая чистая волна. Он никогда еще не слышал хора, находясь в храме. Хвалебная заставляла его раскрывать снова и снова свою душу сильным, красивым голосам, наполнявшим зал. Это было испытание, которое могло сломить каждого слышавшего. Он, наверное, заплакал бы, если бы не встретился взглядом с лучистыми глазами святого отца. Тот смотрел с удивлением и пониманием.
- Знаешь, сын, если ты и, правда, способен так почувствовать молитву, и если ты уже пришел сюда за ответами, то не сможешь ошибиться теперь. Как бы не звали твоего бога, настоящая красота не может нести зло. Люди – могут, они слабы перед красотой. Прими дар, но не из рук людей.
Амо удивленно заглянул в глаза отцу. Так точно и так просто ответить на незаданный вопрос мог только человек с даром чувствовать.
- Спасибо Вам.
Танцор поднялся со скамьи, и пошел к арке выхода под звуки хора, мимо икон и свечей.
Все казалось нереальным. «В жизни так не бывает. Не бывает!» Повторял про себя Даниил, с безучастным любопытством разглядывая девушку и мужчину, связавшего его, пока он спал. Когда, еще не проснувшись окончательно, Механик попытался вырваться – веревки только затянулись крепче. То, что Амо не спал рядом и то, что его вообще не было сейчас в квартире, давало шанс. Даниил помнил, как мальчик любил вставать рано утром и совершать короткие прогулки наедине. Возвращался он уже окончательно проснувшимся и полным энергии. В отличие от самого Даниила, любившего спокойные утренние часы, когда можно размеренно, не торопясь совершать самые обычные дела – варить кофе, готовить завтрак. Вот только Амодей все равно скоро вернется.… От этой мысли облегчение вмиг испарилось. Что полоумная сделает с ним? Вот и расслабился! Вот тебе и кофе! Вот тебе и завтрак! Механик пожалел, что не настоял вчера на необходимости уехать в его дом. И они остались в квартире Амо! Который вскоре должен вернуться, опять напомнил себе Даниил. Вернуться сюда. К этой сумасшедшей!
Совершенно бессмысленное действо творилось в квартире. Как легко и просто, оказалось, застать Механика врасплох. В жизни Даниила такое вообще не могло произойти. По крайней мере, до тех пор, пока в ней не появился rakkas. И вместе с ним вся эта сверхъестественная полуправда, которая теперь казалась жалкой, но ужасающей по размаху интригой. Даниил, в который раз рассматривал девушку. Рыжие вьющиеся волосы собраны в тугой узел на затылке. Круглое чистое лицо, красивые карие глаза, пожалуй, слишком тонкие губы. Невысокая, стройная, не такая уж и красивая, но привлекательная. Она была бледна. Порывистыми, точными движениями девушка сменяла ампулы, набирая шприц.
«Красивый и исполнительный палач», подумал Механик, «Можно не бояться, что он не попадет с первого раза». В конец не верилось. Даниил часто любил повторять, что пока он есть – смерти нет, а когда она придет, его уже не будет. Есть шанс проверить.
- Как же ты мне помешал…. – заговорила девушка впервые с того момента, когда Даниил очнулся. Он узнал этот голос. Та самая девушка, что разговаривала с Амо в зеркальной комнате. Мария.
- Как же ты мне помешал, - повторила она, раздавливая последнюю ампулу, - Я не хотела его отпускать! А пришлось…. Но сначала, - вновь заговорила она, не отвлекаясь от своего занятия, - Сначала свинью мне подложил Игнат, бывший опекун Амо. Потом он исчез и появился ты! Все наставники как сквозь пальцы смотрели и не видели! И кому же они решили отдать такое сокровище? Тебе!
Девушка громко хлопнула по столу ладонью.
-Кому?! Да кто ты такой!? Всегда так тщательно, так кропотливо подбирая окружение каждому воспитаннику, они выбрали тебя? Я была не согласна! Мой наставник и еще несколько людей нашлись все же со здравым умом! Хотя Игнат и теперь нам здорово мешает, от тебя я могу избавиться прямо сейчас! Откуда взялся только, такой умный! Ничего, ты не первый, и уж точно не последний! Нельзя марать дар, нельзя никому! Я честно пыталась все решить мирно. Я уговаривала Амо остаться в школе, остаться со мной! – она уже наполнила шприц и теперь подходила к Даниилу, не умолкая ни на секунду. Ее глаза стали совершенно безумными.
- А как же твой собственный дар? Ты ведь его мараешь сейчас, отказываешься… - наконец решил подать звук Даниил.
- Замолчи! Ты же не знаешь, чем жертвую я! Но моя жертва оправдана! – прикрикнула на пленника девушка.
- Ты убиваешь свой дар, - возразил он. Неизвестно почему Даниилу очень хотелось потянуть время. Но надежда на то, что Амо вернется не один – была просто смешной. Лучше бы он вовсе не возвращался.
Девушка, наконец, подошла близко. Она присела перед мужчиной и с хлопком одним движением вколола иглу в его предплечье.
- Сок амазонского папоротника, - пробормотала она, - Сразу в кровь, чтобы надежней. Теперь тебе нельзя волноваться, - заботливо добавила девушка, улыбнувшись.
- Все кончено, - обратилась она к мужчине, вставая с колен.
В этот момент дверь квартиры широко распахнулась и из нее показался встрепанный Игнат с чем-то в руке. За ним быстро вбежал Амо. Он коротко вскрикнул, увидев, связанного Даниила. Не обращая ни на что внимания, парень рванулся к нему. Мужчина, стоявший до этого, совершено неподвижно, резко выкинул руку вперед. Игнат же метнулся через всю комнату, пытаясь загородить Амодея от наставника. Прозвучал выстрел. У Даниила перехватило дыхание, когда он увидел, что Амо как то неестественно оседает в движении на пол. Эта секунда показалась самой страшной. Всего через миг мужчина, почти с облегчением, увидел маленький метательный нож, который попал в икру танцору. Стрелял на самом деле Игнат. Но восстановить дыхание Даниилу никак не удавалось. Ни вдохнуть, ни выдохнуть - сердце как будто стало увеличиваться в размерах, заполняя всю грудь. Мир вмиг посерел и исчез. Взволнованное лицо мальчика показалось и тут же растворилось в наступившей черноте.
Амо отчаянно вглядывался в лицо Механика, пытаясь придвинуться ближе к нему и волоча за собой по полу непослушную ногу. Боли, он пока не чувствовал. Гораздо больше мучений причиняла мысль, что он может потерять Даниила.
«Так глупо! Так не может быть.… Только не когда я обрел тебя. Не так быстро. Пожалуйста…. Ну не оставляй же меня!»
Лицо Даниила было измученным, тонкие губы приоткрыты, а под глаза легла страшная серая тень. Амо только сейчас заметил веревки, обхватившие руки и грудь мужчины. Он попытался развязать тугой узел пальцами. У парня ничего не получилось и тогда, озаренный неожиданной мыслью, Амо повернулся к своей ноге и резко вырвал нож из раны.
- Ах… - вырвалось у Игната, застывшего с телефонной трубкой в руке. Амо же не издал ни звука. Он срезал узел и содрал веревки с тела Даниила, оставляя алые следы от своих рук на его теле. Из икры хлестала кровь, но, казалось, мальчик даже не обращает на это внимание. Только когда последняя веревка была срезана, Амодей обернулся к Игнату. Тот с состраданием в глазах смотрел на двух людей, сломанных и искалеченных обстоятельствами. В карих глазах Амодея билась боль. Он сидел, опустив испачканные своей кровью руки, неудобно вывернув изуродованную ногу, как будто спрашивая, что еще можно сделать.
- Врач скоро будет, Амо…. - тот лишь слегка повернул головой, безучастно осматривая комнату.
На полу лежал убитый наставник и оглушенная девушка. Мария. Та, которая ждала его в школе и занималась с ним каждый день, выбивая из него хоть призрак эмоций. Что ж, теперь у него их было достаточно. Если он и сошел с ума, то это было своевременно.
Игнат бросил трубку и тоже обвел взглядом комнату. Все так, но…. На столе лежала раздавленная ампула и пустой шприц. Холодок кольнул сердце Игната. Терять Даниила было нельзя. Мужчина метнулся к Марии и наотмашь дал ей пощечину.
- А ну очнись! – крикнул он, замахиваясь еще раз.
Девушка мотнула головой, рыжие волосы выбились из тугой прически.
- Стерва, - прошипел Игнат, - Что ты ему вколола? Отвечай!
Она криво усмехнулась, облизнув разбитую губу.
- А.. господин из СБУ, а я и не поняла сразу.
- Что. Ты. Ему. Вколола, – повторил Игнат, сжимая пальцы на плече рыжей.
- Сок австралийского папоротника, - улыбнулась она, скользнув взглядом по Амо, - И, похоже, что он уже переволновался. Прости меня, Амо. Пожалуйста, - неожиданно горько добавила Мария.
Мальчик перевел застывший взгляд на девушку. Вот из-за ее слепой любви он потерял сейчас…. Амо запнулся, не желая, не имея даже сил просто закончить мысль... Вера, доверие. Это слепой, глухой самообман…. Тоска Даниила была ему намного дороже, как и все оставшиеся непроизнесенными им слова любви. Такой ценный подарок – его тоска, после слепой, ненастоящей заботы наставника.
- Амо…. - Игнат окликнул мальчика.
В этот момент в страшную комнату вбежали люди в белых халатах, замельтешили фигуры в форме, зазвучали голоса, подняли суету.
- Остановка сердца, - крикнул медик и два санитара опустили тяжелый ящик на пол, открыли крышку и достали пластины электрошока. Амодей не отпускал руку Даниила, пока сестра не вколола ему успокоительное. Парня подняли и бережно перенесли в соседнюю залу, где уложили на белую простыню прямо на пол. Шок проходил и боль в ноге, наконец, начала обретать реальность. Еще один медик наскоро сделал несколько уколов вокруг рваной раны. Амо почувствовал облегчение - как будто к ноге приложили лед, втянувший в себя боль. Он вцепился руками в свое лицо и почувствовал как слезы, наконец, вырываются наружу.
- Саша! - крикнули из соседней комнаты. И медик, закончивший наскоро стягивать разорванные края раны, заостренными на концах тонкими нитями, тут же кинулся к двери.
Амо остался сидеть посреди большой залы один. Только он и десятки повторяющихся отражений, заляпанных кровью, размазывающих слезы по лицу, давящихся тихим стоном. А кроме этого, зеркала отражали свет, льющийся из двух окон. На улице было празднично светло.
Эпилог
На кухне не был зажжен свет. За столом, развернувшись к темному провалу окна, неподвижно сидел мужчина. Перед ним был пустой лист и карандаш. Из прямоугольника окна на него смотрел десятками тысяч глаз незнакомый город. Даниил вспоминал мелодию, которую получилось так красиво переложить на пианино. Конечно, это отняло время, но чем еще заниматься во время восстановительного периода? Операция на сердце помогла, но только физически. Жаль, что радикальное вмешательство не лечит на самом деле важные органы. Память, например. Душу - хирурги вообще не оперируют. Этим только враги и друзья занимаются. Странный орган, но то, что душа существует – в этом сомневаться не приходилось. Наконец Даниил вспомнил первую строчку. Он записывал слова, осторожно, как слепой выводя их пальцами вслед за карандашом:
There’s no time for us
There’s no place for us
What is this thing that builds our dreams yet slips away
From us
Who wants to live forever....?
There’s no chance for us
It’s all decided for us
This world has only one sweet moment set aside for us
Who dares to love forever?
When love must die
But touch my tears with your lips
Touch my wound with your fingertips
And we can have forever
And we can love forever
Forever... is out today.
Who wants to live forever?
Oh, who waits forever anyway?[1]
Отказываться от любви глупо. Тех, кто отказался, она наказывает. Даже если обстоятельства кажутся правильными, даже если кто-то сильнее считает, что сейчас не время для любви. Благими намерениями известно, куда дорога выложена. Отказываться от любви нельзя.
Никому не по карману такая взятка.
Даниил сидел на стуле, подперев тяжелую голову кулаками. Сна не было. Даже если в постели его ждал любимый человек, и как раз именно потому, что ждал. Хотелось просто побыть наедине. Не жить вечно с любимыми, не испытывать счастья каждую минуту, а только побыть одному. Потому что счастье уходит и приходит – это закономерно, потому что вечность никому не нужна. Потому, что все, что требовало решения, было уже решено. Что тогда остается? Ты, один на один, и он – один на один с собой. Единочество – единство и одиночество на двоих.
Карандаш отблескивал серебром на листе, пока Даниил почти на ощупь дописывал текст, так и не включив свет. Он и заснул вскоре, положив голову на сгиб локтя.
На кухне появился человек. Молодой парень, почти мальчишка со светлыми короткими волосами, узким красивым лицом со смуглой кожей, высокий, одетый только в просторные белые шаровары. По его груди и рукам змейкой вился дикий плющ. Парень склонился над спящим и провел ладонью по его прямой спине.
- Красивые слова, - шепнул на ухо Даниилу Амо и скользнул на пол, обхватив его ноги и положив голову ему на колени.
Он навсегда сбережет этот самый ценный настоящий дар, отданный ему – жизнь любимого человека.
Послесловие.
Я видела их совсем недавно. Когда сидела на мягком плетеном кресле в кафе на Рынковой площади, что напротив входа в Ратушу. Самое любимое место и самое близкое к работе Игната.
Я разглядывала прохожих, яркие вывески магазинов, разноцветные пятна петуний в висячих горшках. Было солнечно, спокойно и немного шумно. Когда за соседний столик опустился светловолосый парень, я даже не обратила внимания на него. До тех пор, пока он не закатал рукава свободной льняной рубашки, и я не увидела татуировку в виде переплетающихся веток плюща. Не веря глазам, я еще раз всмотрелась в парня. Волосы были коротко подстрижены, но узнать его все же было возможно. Узкое лицо с чуть раскосыми карими глазами. Сейчас серьезное, сосредоточенное. Светлые ресницы и брови в тон русым густым волосам чуть сведены на переносице, где уже слегка обрисовалась вертикальная морщинка. Широкие плечи, крепкие руки, прямая спина. Танцор сидел свободно, чуть опираясь локтем на плетеную боковину кресла. Воротник открывал прямую высокую шею и золотую цепочку с крестиком. «Красивый. С короткими волосами ему даже еще лучше» подумала девушка. Вдруг лицо парня расслабилось, тонкие губы чуть надломились в живой искренней улыбке. Я отвернулась. «Этот парень все же изменил мою жизнь, но….» девушка опять взглянула на танцора, «Так интересно теперь хоть чуть-чуть заглянуть в его собственную. Имею я на то свое маленькое право!» И, решив свою внутреннюю дилемму, она проследила за взглядом парня. Через залитую солнцем площадь к спрятавшемуся в тени ратуши кафе, стремительно шел лишь один человек. Мужчина. Лет тридцати, высокий, хорошо сложенный. «Могучий» пришло в голову девушке, возможно, нелепое сравнение откуда-то из сказки о царе Салтане. Мужчина тем временем приложил руку ко лбу, затем, провел ею по волосам, поправляя выбившиеся каштановые пряди. Он вошел в тень, улыбнулся танцору и присел напротив. Глаза у него оказались светлого серого цвета. «Красивый костюм, кожаный ремешок часов на запястье» привычно отметила девушка. Мужчина что-то сказал в полголоса. Его слов было не разобрать – в этот момент в кафе заиграла музыка. И не что-нибудь, а Brainstorm, Maybe. Танцор улыбнулся мужчине и взял его за руку. Увидев такой простой, по сути, жест, девушка, почему-то смутилась. «Все же я ошиблась тогда» подумала она с начинавшим возрастать негодованием, «Что за мода пошла! Не мужчины, а хлюпики!» Все же взглянув на пару за соседним столом, и не найдя в них ни одного сходства с обозначенным ею же выше словом, успокоилась. Да, какая, в сущности, разница! Если в каждой отдельно взятвзятой жизни все складывается хорошо, зачем зря судить?...
[1] 3. Использована песня группы "Queen" "Who Wants To Live Forever", альбом "A Kind Of Magic", год выпуска: 1986
Перевод песни принадлежит мне.
«Нас» нет во времени,
Для «Нас» нет места.
И не ясно, что еще скрепляет мечты,
ускользающие от нас.
Кто же желает вечной жизни?
Нам не оставлено шанса,
Все уже реше
но за нас,
И целым миром нам оставлен милосердно лишь миг....
Так кто же осмелится на вечную любовь,
Когда сама любовь должна умереть?
Но коснись губами моих слез,
Дотронься своими руками моих ран,
И мы сможем разделить эту вечность,
И мы сможем любить вечно!
Но вечность сегодня мертва,
Так кто осмелится на вечную любовь?
И кто желает ее, ни смотря, ни на что?
--------------------------------------------------------------------------------