Тварь
Он остался там, в больнице... А я пришла за стаканчиком. Боги, я говорю как убитая горем старая вдова и вдобавок - алкоголичка. Но собственно - не старая, как бы даже не вдова, потому, что не была замужем. А так - почти одинокая девушка при живом возлюбленном. Вот только больше не здравствующем возлюбленном... Пускай болезнь, пускай смертельная, но это... Кома, оброненное доктором слово из слезливых мелодрам, - вот только диагноз убил не пациента, который все равно не оценит холодящего ужаса, он убил меня... Доктор вышел, а я тихо сползла по стенке палаты, где лежало его тело. Всего только тело - как пустой кокон. Зачем его целовать? Зачем его любить? Родственники предпочли оставить меня наедине с ним.. С кем? Его больше нет. Там, его больше нет, маленькое уточнение. Выйдя из палаты, я попыталась просто скрыться от взглядов обоих семей. Они не поймут. Они будут хранить жизнь в этом теле. А я не могу, иначе не сохраню жизнь в своем собственном! Я больше тебя не люблю, сказала я дверям клиники. Вот и все.
Вот так, еще один глоток. И взгляд на сцену. Дорогой бар, значит и удовольствия дорогие. Значит посмотрим. На зеркальную сцену опускается луч света, в который попадает высокая фигура танцора. Черная длинная юбка низко повязана на узких, обтянутых золотистой кожей бедрах. Начинаясь от запястий вверх по руке, черным узором на плечах и груди, сложным рисунком на напряженной прямой спине вьется татуировка, изображающая дикий плющ. Светлые волосы высоко забраны, подняты обручем. Нет, она не назвала бы его женственным, или похожим на манерных представителей разноцветной богемы. Просто - костюм, просто образ, но ни в коем случае не слабость. Какая слабость, если мышцы перекатываются под кожей, которая выглядит будто ее вычищали, скребли, старательно растягивали и отделывали? Но лицо, какое то неуловимое. Никак не остается в памяти! Как бы его разглядеть? А движения все танца не позволяют этого! От злости и беспомощности хочется взвыть. Невольно пересаживаюсь поближе. Его руки двигаются.. нет двигаются не подходящее слово. Никогда я не была сильна в болтовне и высокопарных разговорах. Но тело выгибается, тянется вверх, как будто он там на сцене - счастливее всех, как будто это его сейчас ласкают невидимые руки... И счастье его становится пренебрежением и бессилием, когда он словно сломанная кукла падает на пол. И тут же, следом за выгнутой спиной и сжатыми кулаками бессилие превращается в ненависть, из ненависти - в убивающую ярость! Выдох. Остановка. Точка. В легких пусто. Она тоже закричала с этим его последним движением. Да! Вот именно так теперь жить. Сидящий рядом мужчина обернулся на восклицание и задержал взгляд на ее лице. Она красива, а теперь еще и свободна. Больше некого любить. Что то еще кривилось внутри от этой мысли. Но улыбка в ответ уже исказила ее лицо. Оказывается такая улыбка тоже привлекательна, раз этот незнакомец пересаживается за ее столик.
- Думаешь она не любила его?
Амадей фыркнул, продолжая стирать грим с лица.
- Ты бы мог заставить подумать ее и о том, что есть надежда, и ее любимый может воскреснуть,...
- Ты дурак, - навскидку вставил танцор, даже не обернувшись.
- ...Но вместо этого ты просто заставляешь ее забыть о человеке, лежащем в коме, о родственниках, которым необходимо внимание, - не обратив внимания на комлимент-наоборот, продолжал говорить невидимый собеседник.
- А я вижу в тебе проснулось сострадание? - парень пожал плечами, смотрясь в зеркало.
- А что тут плохого?
- Плохого? Да ничего пожалуй, просто твое сострадание узконаправленно и цинично.
- Это меня ты называешь циничным? - голос собеседника дрогнул в притворном ужасе. Ткань, занавешивавшая проход на балкон дернулась, откинутая рукой входящего.
- Похоже мой танец все таки лишил тебя последнего ума, - едко обронил Амадей.
- Не злорадствуй, мальчик, - человек вошедший в круг света оказался тем самым мужчиной из бара, - я просто пытаюсь тебя понять. Тебе ведь так много дано - движение вот этих рук, вот этой шеи, этих литых ног могут свести с ума человека. Причем не только в смысле похоти, а в достаточно тривиальном смысле учебников по медицине.
- Спасибо за уточнение про смысл. Как ты щедр сегодня, однако, - пальцы смяли последнюю бумажную салфетку с остатками крема и метко швырнули ее в урну.
- Не щедр совершенно. А помнишь я заставил тебя станцевать на песке?
Черные глаза сверкнули под вздернутыми бровями. Немой вопрос. Он вообще не любит говорить. Да и зачем привыкать говорить, когда ты так танцуешь?
- Я сделал несколько снимков того, что остается от движений твоих ног. И как думаешь что там?
Не дождавшись ответа, собеседник нагнулся над светлой головой и проговорил медленно, словно подбирая слова.
- Молитва. На древнем языке. Просто молитва. Так вот в чем вопрос - когда ты лишаешь людей разума - это с чьего благословления случается? Кому эти молитвы?
Вот так, еще один глоток. И взгляд на сцену. Дорогой бар, значит и удовольствия дорогие. Значит посмотрим. На зеркальную сцену опускается луч света, в который попадает высокая фигура танцора. Черная длинная юбка низко повязана на узких, обтянутых золотистой кожей бедрах. Начинаясь от запястий вверх по руке, черным узором на плечах и груди, сложным рисунком на напряженной прямой спине вьется татуировка, изображающая дикий плющ. Светлые волосы высоко забраны, подняты обручем. Нет, она не назвала бы его женственным, или похожим на манерных представителей разноцветной богемы. Просто - костюм, просто образ, но ни в коем случае не слабость. Какая слабость, если мышцы перекатываются под кожей, которая выглядит будто ее вычищали, скребли, старательно растягивали и отделывали? Но лицо, какое то неуловимое. Никак не остается в памяти! Как бы его разглядеть? А движения все танца не позволяют этого! От злости и беспомощности хочется взвыть. Невольно пересаживаюсь поближе. Его руки двигаются.. нет двигаются не подходящее слово. Никогда я не была сильна в болтовне и высокопарных разговорах. Но тело выгибается, тянется вверх, как будто он там на сцене - счастливее всех, как будто это его сейчас ласкают невидимые руки... И счастье его становится пренебрежением и бессилием, когда он словно сломанная кукла падает на пол. И тут же, следом за выгнутой спиной и сжатыми кулаками бессилие превращается в ненависть, из ненависти - в убивающую ярость! Выдох. Остановка. Точка. В легких пусто. Она тоже закричала с этим его последним движением. Да! Вот именно так теперь жить. Сидящий рядом мужчина обернулся на восклицание и задержал взгляд на ее лице. Она красива, а теперь еще и свободна. Больше некого любить. Что то еще кривилось внутри от этой мысли. Но улыбка в ответ уже исказила ее лицо. Оказывается такая улыбка тоже привлекательна, раз этот незнакомец пересаживается за ее столик.
- Думаешь она не любила его?
Амадей фыркнул, продолжая стирать грим с лица.
- Ты бы мог заставить подумать ее и о том, что есть надежда, и ее любимый может воскреснуть,...
- Ты дурак, - навскидку вставил танцор, даже не обернувшись.
- ...Но вместо этого ты просто заставляешь ее забыть о человеке, лежащем в коме, о родственниках, которым необходимо внимание, - не обратив внимания на комлимент-наоборот, продолжал говорить невидимый собеседник.
- А я вижу в тебе проснулось сострадание? - парень пожал плечами, смотрясь в зеркало.
- А что тут плохого?
- Плохого? Да ничего пожалуй, просто твое сострадание узконаправленно и цинично.
- Это меня ты называешь циничным? - голос собеседника дрогнул в притворном ужасе. Ткань, занавешивавшая проход на балкон дернулась, откинутая рукой входящего.
- Похоже мой танец все таки лишил тебя последнего ума, - едко обронил Амадей.
- Не злорадствуй, мальчик, - человек вошедший в круг света оказался тем самым мужчиной из бара, - я просто пытаюсь тебя понять. Тебе ведь так много дано - движение вот этих рук, вот этой шеи, этих литых ног могут свести с ума человека. Причем не только в смысле похоти, а в достаточно тривиальном смысле учебников по медицине.
- Спасибо за уточнение про смысл. Как ты щедр сегодня, однако, - пальцы смяли последнюю бумажную салфетку с остатками крема и метко швырнули ее в урну.
- Не щедр совершенно. А помнишь я заставил тебя станцевать на песке?
Черные глаза сверкнули под вздернутыми бровями. Немой вопрос. Он вообще не любит говорить. Да и зачем привыкать говорить, когда ты так танцуешь?
- Я сделал несколько снимков того, что остается от движений твоих ног. И как думаешь что там?
Не дождавшись ответа, собеседник нагнулся над светлой головой и проговорил медленно, словно подбирая слова.
- Молитва. На древнем языке. Просто молитва. Так вот в чем вопрос - когда ты лишаешь людей разума - это с чьего благословления случается? Кому эти молитвы?